Лес Ураясу рос на оконечности мыса, за волнорезом, на краю которого стоял маяк. Восточная опушка леса выходила к тихой бухте, западная простиралась от волнореза до скалистого берега, обращенного к открытому морю. Посреди густого леса стоял синтоистский храм раннего периода Камакура, где поклонялись священному зеркалу «Сётику хидзяку кё» [19] .

Среди множества бухточек залива Ураясу отличалась особым спокойствием, была известна белыми песчаными пляжами, и они отправилась сюда, чтобы насладиться ночным купанием.

У берега оказалось совсем мелко, лодка уткнулась в песчаное дно. Ее вытянули на веревке и привязали к гнилому дереву на берегу. Троих парней удивило, как хорошо Кими подготовилась к этой прогулке. Не задумываясь, она сняла платье, под которым оказался белый купальник. Парням ничего не оставалось, как плавать в трусах.

Над Иро взошла молодая луна. Кодзи разглядел тусклые огни в усадьбе Кусакадо на холмах к северу от деревни. С пьянящей дрожью в груди он бросился в воду и поплыл на середину узкой бухты, чувствуя, как часто и беспокойно бьется сердце.

– Тени! Смотрите, какие тени! – воскликнула Кими, поднимая голову над водой.

Этот веселый крик ударился о поверхность воды и отразился от нее, заглушая отдаленное эхо бьющихся о скалистый берег волн. Все посмотрели вниз и увидели на морском дне четыре искаженные тени. Казалось, они забавно шевелятся внутри подсвеченного стакана. Такое впечатление создавалось из-за маяка, свет которого распространялся на двенадцать морских миль [20] . Каждые две секунды он испускал в темноту новый световой луч.

Вдоволь наплававшись, молодые люди выбрались на берег и направились к лесу. Даже среди деревьев маяк вспыхивал, словно молния, чередуя свет и тьму с двухсекундным интервалом. Стояло лето, но едва различимые лесные тропинки покрывала мокрая листва, ноги утопали в ней по щиколотку. Донимали комары. Чем глубже они заходили в лес, тем сильнее гул прибрежных волн отражался от стволов деревьев. Раздетые, они шли молча, отмахиваясь от роящихся вокруг комаров.

– Давайте разожжем костер. Отпугнем комаров и обсохнем, – предложил Мацукити.

Кими взяла с собой только укулеле, поэтому Киёси пошел к лодке за спичками. Они разожгли костер из веток и в умиротворении расселись вокруг него. Кими играла на укулеле и тихо пела.

Отблески пламени плясали на корпусе гитары. Голые, еще мокрые плечи Кими казались иссиня-бледными в свете маяка, пробивавшегося сквозь нижние ветви деревьев. Никто не смеялся, не шутил, все чувствовали свое превосходство над городскими жителями, лишенными такого удовольствия.

Они безмолвно смотрели на мерцающее пламя костра. Глаза пощипывало от соленой воды.

– Отдай мне укулеле, – вдруг хрипло потребовал Мацукити. В его голосе звучала решимость, к которой он пришел после долгих сомнений.

Кими обняла инструмент и сказала:

– Нет.

Снова повисло молчание, теперь уже совсем не такое умиротворяющее. Но вскоре Мацукити заговорил снова, на этот раз грубее и настойчивее:

– Послушай! Как я вижу, нас здесь трое мужчин, так? Ты должна отдать укулеле кому-то из нас. Я лучше всех для этого подхожу.

По мощному обнаженному торсу Мацукити сразу было понятно, что из трех парней он самый сильный и крепкий: широкоплечий, мышцы на груди бугрятся, как облака на летнем небе. Голос его был так же внушителен, как и тело, хотя в нем сквозили глубокое уныние и тоска.

Кими, похоже, понимала, что ее ответ приведет к неминуемым последствиям. Подняв на Мацукити пронзительный взгляд, она уставилась ему прямо в глаза. Некоторое время они сердито смотрели друг на друга, и наконец Кими отрезала:

– Нет!

Даже в темноте было видно, как Мацукити вспыхнул от стыда и смятения. Он вдруг резко выбросил вперед сильную руку. Думая лишь о том, что этот могучий выпад направлен против Кими, Кодзи непроизвольно подался вперед, чтобы заслонить ее.

Кодзи понятия не имел о том, что творится в голове Мацукити, как он принимает решения. Как бы то ни было, решившись на такой поступок, Мацукити наверняка хотел побороть охватившую его растерянность. В обычной ситуации он, возможно, без колебания подрался бы с двумя парнями сразу и попытался взять Кими силой. Но сейчас, вместо того чтобы довериться плотскому желанию (второй раз такое вряд ли с ним случится), он почему-то поверил в некую идею, воплощенную в укулеле.

Мацукити грубо выхватил гитару из рук Кими. Ему удалось это без труда, потому что Кодзи целиком и полностью сосредоточился на том, чтобы защитить Кими. Он почему-то взглянул на Киёси. На лице молодого человека застыло выражение глубокой меланхолической тревоги, рот был приоткрыт. Казалось, он прикован к глубинам мира, от которого трудно отгородиться, – мира цветов, сверкающего на солнце хвоста самолета, мира, наполненного трагической и героической смертью. А разыгрывавшаяся перед ним бурная сцена не затрагивала его честь.

Кими вскочила и крепко схватила Мацукити за руки. Укулеле взлетела в воздух. Уступая напору Кими, Мацукити перебросил инструмент Киёси. Словно очнувшись ото сна, тот проворно поймал укулеле одной рукой и бросился бежать. Получилось это как-то само собой – Киёси обнаружил, что сложилась ситуация, когда в нем возникла необходимость.

С отчаянным криком Кими погналась за Киёси. Но тот перекинул гитару обратно Мацукити, который с хохотом, эхом разносившимся по лесу, кинулся к пляжу и снова швырнул укулеле Киёси. Пока Кими пыталась отобрать у него инструмент, Мацукити быстро отвязал веревку, удерживавшую лодку у берега, и, подняв тучу брызг, прыгнул в нее. Выбросил на песок одежду Кими и Кодзи, протянул руку Киёси, который бежал по воде, держа гитару над головой, и затащил его в лодку.

Кими громко ругалась с берега, но, похоже, и не думала плыть за ними. Лодка с Киёси, Мацукити и укулеле быстро скрылась из виду, оставив за собой разносившийся над волнами смех Мацукити.

Когда лодка достигла середины залива, Мацукити передал весло Киёси, и до ушей Кодзи и Кими, оставшихся на пляже Ураясу, донеслось нестройное бренчание по струнам. Видимо, Мацукити решил поупражняться на укулеле.

Потом произошло то, чего и следовало ожидать. Кими вернулась к костру и заявила Кодзи, что не поплыла за лодкой, потому что хотела остаться с ним наедине. Она прекрасно знает, что Кодзи влюблен в Юко, но готова принести себя в жертву и побыть запасным вариантом. Только на одну ночь.

Кодзи почти не говорил о своих чувствах. Слова Кими о самопожертвовании навевали тоску и казались ему неуместными, как не сработавший должным образом фейерверк. В конце концов он попросил Кими некоторое время помолчать.

Шелест волн, угасающее пламя костра, луч света от маяка, пробивающийся, точно молния, сквозь просветы в деревьях, молодая луна, взошедшая на небе, мириады звезд… Окруженный всем этим, Кодзи сумел выбросить Юко из головы и наслаждаться тем, что ему не нужно думать о ней. Такое с Кодзи случалось лишь в детстве – когда природа в своем многообразии принимала его сторону, как бы сливалась с ним. Но сейчас, после того как он испытал это чувство, ему казалось, что молодая луна, громкий шум прибоя, низкое меланхоличное жужжание комаров вокруг волос Кими – не более чем искусная подделка.

Уткнувшись лицом в ее роскошную грудь, ощущая кончиком языка упругую кожу, похожую на дубленую овечью шкуру, он невольно сравнивал свой нынешний экстаз с жемчужинами совершенной плоти, шлифовкой которых каждый день занимаются в тюрьме молодые люди. Сравнение было не в пользу Кими. Дешевая имитация. И люди еще называют это природой.

Тело Кими напоминало на вкус соленую рыбу.

Когда все закончилось, она уставилась в глаза Кодзи, словно взвешивая полученное им удовольствие. Кодзи не желал, чтобы она так на него смотрела, и хотелось сказать ей, чтобы перестала.